На днях звонит мне Юрка Гольский, мой школьный дружок, и зовет на вечер встречи бывших выпускников нашей школы. А я мнусь и учащенно дышу в трубку. С одной стороны, меня тянет повстречаться с одноклассниками, а с другой — пугает встреча с учителями, которым я в свое время здорово досадил.
— Стоит ли будить в наших учителях печальные воспоминания? — нерешительно произнес я в трубку.
Уговорил он все же меня. Купил я два десятка гвоздик и, прячась за Юркину спину, переступил школьный порог.
— Кто это с тобой, Юра? — приглядываясь ко мне, спросила директор Мария Трофимовна.
Борода, которую я отпустил в последние годы, скрыла мой острый подбородок и сделала меня неузнаваемым.
— Как, вы не узнаете Владика Баркова? — удивился Юрка.
Услышав мою фамилию, учителя настороженно вытянулись и, всмотревшись в меня, бросились врассыпную.
— Куда же вы? — закричал им Юрка вдогонку. — Не пугайтесь — он уже совсем тихий.
— Помнят еще Владика Баркова! — растрогался я.— Не забыли.
— Такие ученики не забываются, — с трудом выговорила Мария Трофимовна.
Я стал разворачивать находившийся в моих руках сверток, и Мария Трофимовна насторожилась.
— Напрасно беспокоитесь, Мария Трофимовна, — сказал я, улыбаясь, — у меня здесь не пьяная кошка, Я уже давно не спаиваю их валерьянкой
И протянул ей несколько гвоздик.
Увидев цветы, учителя немного успокоились и снова подошли к нам.
Я поздоровался с каждым по отдельности и раздал оставшиеся гвоздики.
Физик Александр Владимирович, приняв от меня цветы, долго вертел их, подозрительно изучая стебли, листья и полураспустившиеся бутоны.
— Невольно приходит на память один прискорбный случай, — объяснил Александр Владимирович. — Шестой «Б» преподнес мне-ко дню рождения цветы. По-моему, это были тюльпаны. Так вот именно ты подложил в букет листья крапивы.
— Мне очень стыдно за эту проделку, — сказал я, покраснев. — Извините меня, Александр Владимирович, если можете.
— Тогда уж проси прощения и за МУХУ. — вмешалась в разговор учительница географии Анна Петровна.
— За какую муху? — удивился я.
— За ту, которую ты, обмакнув в чернильницу, пустил летать по классу. Я хорошо помню, как эта муха испачкала меня чернилами.
— Что-то подобное припоминаю, — сказал я, еще больше краснея. — И, конечно же, прошу прощения. Эх, вернуть бы те годы! Я бы, приходя в школу, окунал всех мух во французские духи. Чтобы они разносили приятный запах.
— А как бы ты теперь поступил со скелетом? — поинтересовался учитель по физкультуре Сергей Яковлевич. — Вспомни, как ты перетащил его из биологического кабинета в спортзал и прицепил к шведской стенке, будто он карабкается на нее…
— И наши девочки, войдя в спортзал, подняли такой визг, что сбежалась вся школа, — продолжил я, скромно потупившись. — Теперь, Сергей Яковлевич, я бы так не поступил.
Приношу вам свои глубочайшие извинения. Готов также извиниться перед скелетом.
— Сделай одолжение: он стоит на прежнем месте, — сказал Сергей Яковлевич.
И вот, сопровождаемый своими бывшими учителями, я поднялся на второй этаж в кабинет биологии.
— Привет, дружище, — бодро поздоровался я со скелетом. — Это я, Владик Барков, который посадил тебя на шведскую стенку.
Тут послышался скрип суставов, левая рука скелета резко поднялась и хлопнула меня по плечу. Я истошно закричал и отшатнулся. Учителя тоже попятились.
— Кажется, я догадываюсь, в чем дело, — успокоил всех физик Александр Владимирович. Он бесстрашно приблизился к скелету, заглянул внутрь и даже присвистнул. — Фотоэлемент. Скорее всего, изобретение Норкина.
— Кто такой? — спросил я, оправившись от испуга.
— Твой достойный последователь, — объяснил Александр Владимирович. — Так сказать, эстафета поколений.
— Куда мне до него, — чуть ли не с завистью сказал я, разглядывая приспособление незнакомого последователя. — Это вам не муха в чернильнице.
Как бы в подтверждение моих слое скелет лязгнул челюстью и шагнул вперед. Биологический кабинет мгновенно опустел.
Рассказ
Э. ПОЛЯНСКИЙ
