Иван Диомидыч горделиво подмигнул гостю, приехавшему из провинции брату жены, чокнулся и самодовольно расправил усы.
— Так ты спрашиваешь, дорогой Андрюша, — какую я должность занимаю у себя в синдикате? Должность, брат, моя тонкая и деликатная. И хоть числюсь я обыкновенным секретарем, но работа моя совершенно особенная. Ювелирная, можно сказать, работа. Работаю я, милый Андрюша, по литературной части.
Гость с почтительным изумлением посмотрел на Ивана Диомидыча и даже поперхнулся:
— По литературной части? Да какая же может быть в синдикате литературная часть?
Иван Диомидыч снисходительно улыбнулся:
— Есть, брат, такая.
— Что же… рекламы, что ли, какие сочиняете? Или что?
— Какие там рекламы! Подымай выше! Я, брат, во всех газетах и даже в журналах свои произведения помещаю.
— Так вы, выходит, писатель?
— Вроде того.
— А при чем же тут синдикат? За что же вы там-то деньги получаете?
— А вот за это самое! За мои писания!
Андрюша развел руками, покачал головой и весь обратился в недоумевающий и недоверчивый вопросительный знак, к вящему удовольствию Ивана Диомидыча, который захохотал так весело и громко, что даже посуда звякнула на столе:
— Что? Загадал, брат, я тебе загадку? А? Ну, ладно уж, не буду тебя больше запутывать! Так и быть, открою тебе тайну своей службы.
Служу, брат, я в синдикате штатным опровергателем. Понял?
— То-есть… как?
— А так. Очень просто. Ты знаешь, что такое опровержение?
Посмотри — в любой газете можешь найти!
«Уважаемый товарищ редактор! В ответ на заметку такую-то, помещенную в № таком-то вашей уважаемой газеты, — правление синдиката считает себя вынужденным заявить нижеследующее…». Ну,- и так далее. Читал? Так вот это моя работка! Я, знаешь, еще с детства питал пристрастие ко всяким таким литературным упражнениям. И характер у меня тоже подходящий, с ехидцей и уколоть люблю, этак поддеть на крючок. Пробовал я в юмористические журнальчики кое-что пописывать — не приняли, сорвалось. И я было совсем от литературы отбился. А тут вдруг подвезло. Написал одно опровержение — понравилось, другое-тоже. И попал, брат, я на свою линию! Теперь, брат, у меня двое подручных, третьего собираюсь заводить. Вот если бы ты немножко был поразвязней…
Андрюша вздохнул:
— Куда уж… А работы, говорите, много?
— Бездна! Океан работы! Ты рассуди сам: у нас в синдикате восемь заводов крупных, да подсобные предприятия, да отделения, да то, да се. И везде рабкоры есть. И все пишут. И всех опровергать надо. Как же работе не быть? Захлебываемся, прямо, в работе! Уж я и то стараюсь часть работы механизировать, облегчить. Есть, понимаешь, дела серьезные. Это — если рабкор пошлет материал какому-нибудь фельетонисту, а тот возьмет — да фельетон целый и бабахнет.
Тут, конечно, простой бумажкой не отделаешься. Тут на фельетон свой фельетон писать приходится. Это уж — художественное произведение. Это уж я сам сочиняю.
— И что же — за своей подписью?
— Нет, конечно! Подписывает начальство. А иногда так здорово напишешь, что прямо больно начальству на подпись давать. Так и хочется самому подмахнуть… Ну, да что делать — служба! Да… Так это с серьезными делами такой порядок. А с заметками маленькими у нас проще. Тут я даже особый трафарет выработал двух образцов.
В первом образце — все факты заметки опровергаются: все, что написано в заметке, пишется, наоборот. И потом, конечно, несколько строк возмущения. «Удивляемся, мол, как редакция помещает безответственные измышления несознательных элементов», и так далее. Это первый образец. А второй — тоньше. Второй пишется тогда, когда фактов в заметке сам чорт не опровергнет. Все правильно, и даже придраться ни к чему нельзя. Тут я делаю так. В первой части опровержения подтверждаю полностью все, что написано в рабкоровской заметке, а во второй пишу, что, несмотря на это, сам тон заметки грубый и беспардонный и подрывает, мол, доверие к руководителям, и вовсе, мол, не оправдывается мелкими недочетами, на которые указывает автор.
Андрюша восхищенно посмотрел на Ивана Диомидыча:
— Здорово! Ну, и что же? Помещают опровержения? Всегда?
Иван Диомидыч вдруг поблек:
— Нет! Совсем, не всегда! Хорошие времена прошли. Мало стали помещать. Все фактического материала требуют. А где его взять?
И, вдруг махнув рукой, он снова повеселел:
— А мне — что? Помещают, не помещают — я свое дело делаю! И не маленькое дело! Зря хлеб не ем!
Вас. Лебедев-Кумач
На прочном месте
— Счастливый ты, календарь! Вот повесил я тебя, и будешь ты висеть целый год, и никто тебя не сократит, не перебросит и не выбросит…
СПЕКУЛЯНТСКИЕ ПЕЧАЛИ
— По-моему, этот новый год ни дать, ни взять похож на прошлый.
— Почему?
А потому, что ни дать, ни взять.
В. К.
ВРЕДНАЯ БОЛЕЗНЬ
— Ты что же до сих пор не устроился на службу?
— А у меня рука заболела.
— Ты что же —порезал что ли? или вывихнул?
— Да нет! В учреждении у меня рука была, — Иван Иваныч — вот он и заболел.
ТОЛКОВЫЙ РЕБЕНОК
— Папа! Вот ты мне к новому году книжки подарил, — сколько ты за них заплатил?
— Три с полтиной. А что?
— Хочешь, я тебе их за полтора рубля продам? Книжки — дрянь, а мне как раз проволоку для антенны нужно.
страница 6
