Профессор Ключников заявил: «Сменовеховцы раскололись на три течения: правое — возглавляемое Устряловым, центр — во главе с Ключниковым и левое — с Бобрищевым-Пушкиным».
В смене вех я смех и грех: хоть кричат, что смена верхов это вам не фунт орехов, а на самом деле их полтора без двух восьмых — да при этом все они, словно летние слепни, так, а жалят, так и жалят, съесть друг друга норовят, то подвалят, то повалят, даже косточки болят…
Вот Устрялов— крайний правый кочевряжится:
— Эй, свяжитесь вы с Москвой, что окажется!! Пусть-ка лучше покорятся вам Московия, все крестьянство, вся столица, все сословия.
А у Ключникова сердце надрывается, центробежным центром «Смены» он считается.
— Вы не правы, друг — коллега! Русь, — ведь, это чудеса! Там поставлена телега на четыре колеса, знай садись, погоняй, звонко песню распевай, доберемся до ночлега — самоварчик подавай. Только правьте — не лукавьте, забирайте в правый бок!..
— Эй, родные не оставьте! Бей копытом, голубок, сыпь хребтом ее дорожа, мы за кучера, — у тебя под хвост возжа заключила… Тише, тише, в правый бок, шею сломишь, голубок.
— Н-нет, Расея вам не дура — мать Устюшкина, — раздается слева хмуро голос Пушкина. — Мы Расее не указ, та сама направит вас, бросим споры — разговоры, собирайте чемодан, почему так долги сборы, сменовеховцы всех стран.
В смене вех и смех, и грех, левый правого шпыняет, правый центру в бок пинает, центру оба нос дерут, все-то голосом орут.
С ручкой Ключников уселся, на писанье разгорелся. Пишет пылко:
— Всем! Всем! Всем! Сразу каждого уем! Бросьте споры и насилья, примирю я оба крылья…
Да случился тут случайно случай странный чрезвычайно: он чернильницу свалил… Льется озеро чернил — и какое приключенье!
— Вышло новое теченье!!
Было два, а стало три! Значит снова говори, убеждай, пиши, гори, а теченье (странно право!) льется влево, льется вправо.,.
В смене вех и смех, и грех… Хоть кричат, что смена веков это вам не фунт орехов, а на самом деле их стало пять в семь восьмых.
