Рассказ
Марк ВИЛЕНСКИЙ
Вертопрахов работал в пекарне.
Пекли там не только хлеб, но и торты, ромовые бабы, кексы, пирожные. Поэтому в той пекарне было пропасть сахара, яиц, рома, масла, коньяка, ну, и, конечно, сами понимаете, муки. И вот этот самый Вертопрахов сыпанул один раз в целлофановый мешочек совок сахара, мешок — в карман и — к проходной.
Сошло. Пронес.
Охамел Вертопрахов, взял пять кило муки, две бутылки коньяка и три кило сахара, положил в рюкзак, сгорбатился и потопал.
— Ну, это ты того, — осерчал вахтер, — чересчур. Отбираю и актирую.
Денька через три вызывают Вертопрахова к директору. Секретарша директора, модная боевая дама, трещала по телефону:
— За голландские на меху я готова дать верхушку — тридцатку, хотя мои югославские еще вполне… Вам что, товарищ? Это я не тебе, это я вам
— Я Вертопрахов. Меня вызывали?
— А-а-а, — секретарша, не выпуская трубки, другой рукой нашла донесение вахтера. — Вот, ознакомьтесь и пишите объяснительную. Но желательно черные на высоком каблуке…
Вертопрахов пришел домой, сел и написал:
«Директору пекарни тов. А. Б. Кудамкину.
Объяснительная записка
В связи с тем, что у моей тещи надвигались именины, а я работал во вторую смену, вследствие чего в магазин после работы не поспевал, пришлось взять в своей пекарне ряд продуктов взаимообразно. Я бы на другой день все их возместил из магазина. Прошу учесть мое тяжелое обстоятельство по причине тещиных именин. Остаюсь с приветом Вертопрахов».
Сдал объяснительную. Ждет кары.
День ждет, второй, третий. А кары все нет. Никто его никуда не вызывает. То ли затеряла секретарша его объяснение, то ли Вертопрахова простили, шут его знает. А может, не до Вертопрахова начальству, своих дел хватает.
Тогда взял Вертопрахов дома детскую коляску, байковое одеяло на донышко положил и прикатил ее в пекарню. К концу смены набил коляску маслом, сахаром, коньяком, мукой, прикрыл байковым одеялом и двинул обратно через проходную, домой.
Вахтер приподнял одеяло и удивился:
— Ну и ну, ай выговора за тот рюкзак не получил?
— Не…
— Ну, уж теперь залепят тебе, не сомневайся. Конфискую и актирую.
— Валяй. Только коляску верни.
Через неделю вызывает его секретарша директора. Вертопрахов явился. Секретарша разговаривала по телефону. Но только не про сапоги, а про дубленку. Как она хорошо сменяла новую болгарскую на ношеную канадскую без доплаты. Увидев Вертопрахова, она, не отлепляя трубки от уха, показала Вертопрахову листок с донесением вахтера.
— Пишите объяснительную. Это я не тебе, это тут один. Отдам в химчистку, будет совсем как новая, увидишь…
Вертопрахов присел к уголку стола и сочинил такое:
Обизниль записон
Заец белый куда бегал трыньдабрында кто украл пид колоду что поклал Кукурешкин на орешке.
Поставил точку и положил перед секретаршей. А она, пока он писал, успела сменить тему и уже щебетала про стенку из австрийского гарнитура «Стелла». Не прерывая разговора, секретарша стрельнула глазом по листку и удовлетворенно кивнула:
— Зайдите завтра. Нет, это я не тебе, тут один. Конечно, можно было взять с двумя креслами на колесиках и журнальным столиком, но я…
Назавтра Вертопрахов зашел к секретарше. Не отнимая трубки от уха, она протянула Вертопрахову листок с его вчерашней тарабарщиной. В углу наискось красным директорским карандашом было энергически начертано: «Не возражаю».
С того дня стал Вертопрахов ежедневно с коляской и одеялом являться на работу и выкатывать ее обратно потихоньку.
— Я гляжу, ты в огне не тонешь и в воде не горишь, — сказал ему вахтер. — Выходит, без толку тебя досматривать.
— Без толку, служивый ты мой человек, без толку, — душевно так подтвердил Вертопрахов и в утешение презентовал вахтеру от щедрот своих бутылку рома и кулек с изюмом.
Несколько лет прошло таким чудным кротким манером, и наконец купил Вертопрахов себе автомобиль.
Поехал он и видит красный свет на светофоре. Но Вертопрахов подбавил скорости и попер на красный. Тут ему и врезали со звоном и дребезгом, так что из «Жигулей» — блин, а из Вертопрахова — полуфабрикат покойника.
Но, однако, в больнице его как-то реанимировали, склеили. А когда он задышал не вразброд, а в ритме паровоза, пришел к нему в палату следователь — халат на мундире внакидку — и спрашивает:
— Как же так вы на красный свет поехали, товарищ Вертопрахов? Задумались, что ли?
— Нет, — прошелестел Вертопрахов. — Я не задумался. Я думал, все можно, все… А оказывается, еще не все…
И с этими словами Вертопрахов опять провалился в дремоту. А следователь встал на кончики сапог и пошел из палаты, как Плисецкая на пуантах, чтобы не обеспокоить выздоравливающего человека.
