Студент циркового техникума в Москве Николай Поскакухин приехал на зимние каникулы в родной городок. Студент сидел за столом, на котором покоились остатки праздничного завтрака. За окном белел чистый и пышный снег — такого в Москве не увидишь. Хриплый хорошо известный лай дворового пса Кучума то и дело возвещал о приближении прохожего.
Мать студента вдова Поскакухина Мария Тимофеевна стояла у стола и сердито говорила:
— У всех дети, как дети. Вот к Дементьевым приехала дочка Верочка, на третьем курсе, учится на инженера-геолога. Кончит ученье, у родителей спросят: «Кто ваша дочка?» «Наша, — скажут, — дочка есть инженер-геолог». И сказать приятно и послушать приятно… Николай, положи яйца на тарелку, хватит тебе подбрасывать что ни попади…
Студент, действительно, надумал потренироваться. После окрика матери он положил яйца ка тарелку, а Мария Тимофеевна продолжала:
— У Шалашенко Афанасия Павловича сыпок — студент-медик. Выучится, людей будет лечить. А ты?.. Сейчас же сними тарелку со лба! Ведь это почти настоящий фаянс!..
Студент положил и тарелку. Мать долго качала головой и затем начала снова:
— Я говорю, у всех дети, как дети… Что это Кучумка так разбрехался? Должно быть, идет к нам кто-нибудь… Ну, что ты со стулом делаешь?! Человек должен сидеть на стуле, а не то, чтобы стул на башке у человека стоял… Колька, бросай стул, идет кто-то!
Дверь в комнату раскрылась, и вошел старый учитель Сафонов — заведующий учебной частью в той самой школе, где когда-то учился Николай Поскакухин.
Пока студент здоровался с бывшим своим учителем, Мария Тимофеевна жалобно говорила:
— Хоть бы вы на него влияние оказали, Семен Николаевич. Ведь это что за специальность себе человек выбрал: всякую утварь либо подбрасывает, либо ставит себе на голову…
Ведь если ему теперь жениться, какая же за него девушка пойдет, знающая, что он все ее добро, всю посуду пустит на баловство.
— А я, собственно, по этому поводу и зашел, —несколько смущенно ответил учитель, — мы в выходной день устраиваем вечер самодеятельности бывших учеников нашей школы.
Вот просьба и к вашему Коле показать свое искусство.
Мария Тимофеевна сперва выпучила глаза, потом хлопнула себя ладонями по бокам и после этого уже сплюнула.
— Ну, что, Николай, придешь на вечер самодеятельности? — спросил учитель.
— Так и быть, приду!
— Очень хорошо. А мамаше твоей мы в первом ряду устроим местечко.
Учитель попрощался и вышел.
— Ведь это что придумал, старый безобразник! — гневно воскликнула Мария Тимофеевна. — Чем бы обуздать молодого человека, направить на верный путь, — он еще сам приглашает утварью швыряться… Николай, да поставь ты вазу на место! Ведь это же ценная вещь, из настоящего синего стекла… Нет, вы меня озолотите, не пойду я смотреть, как ты в школе будешь, безобразничать.
И, однако, Мария Тимофеевна пошла в школу. Она сидела в первом ряду в ярко-зелёном платье. Губы у Марин Тимофеевны были поджаты, и, видать, она была готова к тому, чтобы в случае, если сын ее будет осмеян собравшейся публикой, заступиться за него и в обиду своего детища не давать. Но я одобрять его ремесла она не собиралась.
Программа вечера самодеятельности была большая и разнообразная.
Мария Тимофеевна успокоилась и с интересом внимала программе. Вдруг конферировавший учитель Сафонов объявил:
— Студент циркового техникума в Москве жонглер Николай Поскакухин. Прошу приветствовать!
И учитель первый зааплодировал, приглашая зал следовать его примеру.
Мария Тимофеевна покрылась красными пятнами. Стул под нею затрещал, как никогда не трещал ни один стул во время упражнений ее беспутного сына. Прозвучала легкая и приятная мелодия на фортепьяно. В ответ на аплодисменты Николай небрежно и с достоинством поклонился. В руках у него была старая теннисная ракетка. Ракетка, как живая, стала сразу же переходить из руки в руку, шныряя за спиною, через плечо и даже между ногами.
В зале зааплодировали.
Коля бросил ракетку по направлению к кулисам. Оттуда высунулась чья-то рука и один за другим подкинула пять теннисных мячей.
Все они были пойманы с первого раза и очень точно. Затем все пять мячей взлетели в воздух: опять-таки и перед лицом Коль, и за спиною, и из-под ноги.
После мячей последовали бутылки, за бутылками — тарелки, потом тарелка стояла у Коли на лбу. Потом у Коли на лбу стояла палка, а уж на палке тарелка.
На долю студента циркового техникума выпал неслыханный в тот вечер успех. Его не отпускали со сцены, закидали цветами. Но Мария Тимофеевна сурово отвернулась и сделала вид, что это ее не касается.
Для участников вечера был устроен скромный ужин, тут же, в зрительном зале. Учитель Сафонов пригласил и Марию Тимофеевну остаться на ужин. Она отказалась, и Коля пошел ее провожать.
По дороге Мария Тимофеевна, как бы нехотя, расспрашивала сына о трудностях его ремесла. Ответы Коли вызывали у нее гнев и длинные рацеи о настоящих профессиях.
…А утром Коля проснулся от того, что мать положила ему руку на плечо и ласковым голосом сказала:
— Колечка, одиннадцатый час… Чай поспел, и молоко горячее… Я там тебе вымыла десять картофелин для работы. Они ничего, круглые и подходящие одна к другой, мне кажется…
В. АРДОВ
КАК В ТАШКЕНТЕ БЕЛЕЮТ ОДИНОКИЕ ПАРУСА
Кстати, о трудовой дисциплине среди работников искусств.
Ташкентская газета «Правда Востока» (от 23 декабря 1938 года) сообщает о следующем случае, который имел место в театре для детей Ташкентской железной дороги: «Играли спектакль «Белеет парус одинокий» В. Катаева. Сцена изображала палубу парохода, только что отвалившего от пристани. На пароходе скрывался матрос-революционер. Жандармы приказывают капитану остановить пароход, и капитан, нехотя, молча, подчиняется им.
Мальчик Петя (эту роль, как обыкновенно в детских театрах, играла артистка) спрашивает:
— В чем дело, капитан? Почему мы останавливаемся?
Но капитан угрюмо молчит: он совсем не хочет выдавать матроса.
Так эта сцена должна была идти по тексту пьесы, по замыслу режиссера. Но на премьере спектакля она выглядела несколько иначе. Капитан подозрительно пошатывался, и голова его непреодолимо клонилась линз. Уже жандармы приказали остановить пароход, и Петя подбежал к капитану с вопросом:
— В чем дело, капитан? Вдруг, совершенно неожиданно для всех, некрепко стоявший на ногах капитан сказал, безнадежно махнув рукой:
— Ах, Нина Ивановна, откуда я знаю!..
Артист, игравший роль капитана, оказался совершенно пьяным».
