Была сначала семья Л-вых: отец, мать и дочь.
Но однажды, лет шесть назад это было, папа шел от родимого очага, возле которого остались мать с дочерью. Очень славная мать и раскрасивая, прилежная дочь пятнадцати лет от роду.
В феврале прошлого года мать умерла. И в пустой квартире осталась девочка Лариса.
И настали вслед за тем будни.
В этих буднях добросердечные люди обсказали девочке, как ей полагается по православным канонам помянуть маму на девятый день, а также на сороковой. А еще, сказали добрые люди, ты от тятьки уцепи алименты. Это школьнице как-никак, а подспорье.
И ушли эти добрые люди.
Здесь бы девочке, к пятнадцати-то годам, проштудировать законоположение о местных Советах, как там поэтапно оформляются алименты, к классу бы эдак к девятому осилить основы юриспруденции и гражданского кодекса. Но черте какие недочеты существуют у нас в этом деле, отчего наши дети больше соображают е собирании гербариев, а в хождениях по инстанциям не соображают.
Оттого растерялась не сообразила пойти никуда оглушенная горем девочка.
Тут, понятно, местному бы Совету поселка Хорошего взять под свое крыло Ларису, объяснить ей ее права насчет пенсии по потере мамы и все в этом роде.
Но никто не пришел из Совета к девочке. Как-то, право, все недосуг. То, извольте, подготовка поселка к зиме, а то, оглянуться не успеешь, уже готовь его к лету. То борьба с бродячими псами, то кампания за фураж и сенаж.
Однако не может так быть, чтобы никто не пришел. Нет, немедля в кругах населения без определенного рода занятий была оценена ситуация, к раздались шаги на крыльце.
Сперва, чтобы не напугать, не отвратить, с мускатом сладеньким, марочным, пивденнобережным заглянули к школьнице люди мужского пола, еще молодые.
Потом не столь уже молодые, и уже не с мускатом, а с напитками типа «король в изгнании» (бормотуха, стенолаз, синюховка) заглядывали в жилище мужчины. И ежели первое время крадучись, короткими перебежками шли они к дому, то вскоре это перевелось. Теперь в полный рост шли на хату к несовершеннолетней зазнобе -Ларке некоторые жители города Харькова, а равно предместий.
И затревожилась, заволновалась общественность.
— Ведь какая способная, прилежная была девочка! — сокрушался директор хорошевской средней школы А. А, Горяинов. И в своей неказенной активности так далеко зашел, что неоднократно ставил на поселковом Совете вопрос о назначении девочке опекунов.
— Непорядок! — растревожился и Сонет, потребовав о Ларисе -полных «свежих сведений.
Тут же и поступили сведения:
- От милиции: «…ведет бродячий уже образ жизни».
- От прочих граждан: школу бросила насовсем. В жилище оргии и пьяные драки. Дверью в доме больше не пользуются, лезут гуртом в окно, как огнеработники на пожарных учениях (кто-нибудь безответственный потерял, видно, ключ от дверей). А что касается пропитания, так Лариса, когда приносят визитеры консервы «Бычки в томате», питается данным бычком. Когда же его не хватает то цинично белым дном выходит на соседские огороды, добывая там корнеплоды при помощи штыковой лопаты, а также дерет культуры бобово-стручковые.
— Нет! — прихлынула еще одна волна общественного возмущения. — Еще не все потеряно!
За девочку надо бороться!
И а виде первого акта борьбы в доме вышибли дверь, пусть все же Лара ходит через этот проем. Пьяная да сорвись с подоконника — не далеко до серьезной травмы!
Вот на этом и израсходовался благородный порыв. И в самом-то деле, разве во спасение Ларисы мало сделано? В инспекции по делам несовершеннолетних поставлена на учет? Поставлена.
«Официальное предостережение» насчет паразитического образа жизни вручили ей? Да, вручили. На всякий случай запоминали посетителей дома номер один? Запоминали, до отказа напрягали зрение аж в кромешной тьме. Зато поинтересуйся теперь старший лейтенант, участковый инспектор Терещенко — как на духу ему будет изложено:
— С вечера такого-то числа двое варнаков к ней прошли, а к утру с огородов приплыл еще третий, морда конусом, а особая примета такая, что донья морщин не пробриты.
Но не выслушал еще этих точных сведений милицейский сотрудник Терещенко. Потому что ходит он сейчас по инстанциям, дабы в борьбе за человека размотать весь клубов от истоков.
И устанавливает инспектор факт, как девочка, оказавшаяся в трагических обстоятельствах, разбилась о мир неучастливости и казенщины взрослых. Хотя бы взрослых с Харьковской чулочной фабрики, приславших на запрос УВД при Харьковском облисполкоме такую бумагу: «Л-вая Лариса 1964 года рождения в сентябре 1979 года сдавала документы для поступления в профтехучилище фабрички, но с первых дней занятий делала прогулы. В училище не была зачислена».
Вот славный интеллектуальный практикум: как может девочка-подросток удержаться в училище, коли ей вопреки всем нашим законам велят работать в ночную смену и ночь ходить пешком через лес?
В общем, установлено ныне инспектором, славно поборолись за судьбу Ларисы как общественность, так и организации. Поэтому, с одной стороны ей вручается «официальное предостережение» ввиду паразитизма, аморальности и мелких краж; с другой же стороны, ее учетная карточка исправного члена БЛКСМ покоится в райкоме среди прочих карточек комсомольцев хорошевской средней школы.
И вовсе уж трогательной заботой о судьбе сироты веет от предписания комиссии по делам несовершеннолетних при Харьковском райисполкоме. Это предписание обязывает Ларису на заседание комиссии явиться С РОДИТЕЛЯМИ!
И хочется инспектору Терещенко закричать: с какими родителями? Иных уже нет, а те — далече!
И, оправив портупею, идет старший лейтенант Терещенко в Хорошевский поселковый Совет, чтобы этот Совет хоть много времени спустя выдал Ларисе справку о смерти матери.
— Справку-то? Да неужто мы справку ей до сих пор не вручили? Да мы сей же момент… Душа горит, как подумаешь. Ах, дивчина, дивчина…
И в свете этих сердобольных высказываний ясно, что почти ничто человеческое не потеряно ни в этих ответсотрудниках, ни в окрестной общественности.
А потерян всего лишь человек.
Харьковская область.
Р. ДЖАЛАГАНИЯ, специальный корреспондент Крокодила
